class="p1">– Живут-то живут, но это уж ежели нужда. А тебе какая нужда? Тебе семнадцать всего, у тебя ещё девчонок будет… Любую выбирай. Здоровую, крепкую. Сына тебе народит. Не ходи больше к нам, Миша. Пойду я.
Зоя Никитишна тяжело поднялась со скамейки и, не оглядываясь, зашагала по тропке в сторону дома. Мишка постоял с мгновение, не в силах сдвинуться с места, ноги его будто окаменели и налились свинцом, сердце рвалось из груди, он тяжело дышал, мысли путались, всё вокруг стало мутным от слёз. Наконец, резко развернувшись, он сорвался и побежал прочь.
Глава 4
Мишка не осознавал, куда он бежит, туманная пелена в его глазах застилала мир вокруг, и он нёсся вперёд скорее по наитию, чем по воле разума. Он не чувствовал, как колючие сорные травы что, росли на обочине просёлочной дороги цеплялись за его штаны, как острые шипы малины и ежевики, росшей в изобилии на самой кромке луга, за которым уже начинались озеро и лес, впиваются в его кожу и прокалывают её до крови, что выступает рубиновыми каплями на её поверхности. За спиной слышались голоса пастуха и деревенских жителей, перекликающиеся задорными, бодрыми возгласами между собой. Хозяюшки провожали скотину на пастбище. Лаяли тут и там дворовые собаки, кудахтали куры, гоготали гуси. Мир наполнялся звуками и красками нового дня. Но Мишка слышал их словно сквозь вату, всё было не по-настоящему, не взаправду, и только его боль, от которой ломило в груди, и сбивалось дыхание, существовала сейчас, имела место быть – горячая, острая, пронзительная. Вскоре смолкли и эти звуки, и тишина окружила Мишку.
Он, наконец, остановился и огляделся, недоумевая, где он, и как сюда попал. Влажные малахитовые травы окружали его со всех сторон, бескрайнее зелёное море, колышущееся под ветром расстилалось повсюду. Под ногами местами хлюпало, почва ещё не успела просохнуть от возвратившейся в свои берега реки. Он стоял на самом краю заливных лугов, прямо перед ним разлилось Пустое озеро, за которым начинался лес. Мишка тяжело дышал, не сводя глаз с гладкой поверхности воды. Озеро казалось безжизненным серым зеркалом. Ни одна букашка, ни рябь, ни дуновение ветерка не тревожило его покоя. Оно будто бы спало, безмолвствовало во времени, замерев в ожидании кого-то или чего-то. Никогда раньше Мишке не приходилось бывать от него так близко. Их с бабушкой и дедом покосный участок находился в самом начале заливных лугов, близ деревни. А здесь, на границе озера, отгороженном от лугов, подобно замку спящей красавицы, колючими непроходимыми кустарниками, деревенские и вовсе не косили, побаивались. Да и вообще, местные старались не подходить без нужды к Пустому озеру, по принципу – бережёного Бог бережёт.
Но сейчас Мишке было всё равно, ярость переполняла его душу, обида на высшие силы, которые уготовали Юльке такую судьбу жгла нутро. Почему? Для чего? Зачем она должна страдать? И как пройдёт операция, назначенная на осень? И что будет после? Только сейчас Мишка стал осознавать и сопоставлять факты, которые не замечал раньше, на что не обращал внимания. Глубокая синева, что залегла под Юлькиными глазами, казавшаяся ему благородной, и придававшая аристократический вид бледному лицу девушки – теперь он знал, что это признак её недуга. Тонкие руки и ноги, вся фигура её, похожая на сказочного эльфа – всё это тоже являлось следствием её нездоровья. Её стремление к уединению, к покою и тишине – всё, всё это было тем, к чему вынуждала её болезнь. Наверняка, Юлька тоже хотела бы погонять с ними в мяч на утоптанном до пыли пятачке возле клуба; прокатиться с хохотом на велосипеде, распугивая гусей и кур, так, чтобы ветер развевал волосы и закладывало уши; выйти на вечерние посиделки на бревне или закружиться в танце, но она просто не могла быть причастной к этому веселью. Мишка зарычал, схватил камень, валявшийся под ногами, и со злостью запустил его в озеро. Вода тут же поглотила его, и поверхность её при этом даже не шелохнулась – ни кругов, ни всплеска, ни звука бульканья. Вода просто вобрала его в себя. Мишка нахмурился. Подошёл ближе. Поднял ещё один камень и вновь запустил в воду. И вновь никакого звука, ни кругов.
– Что за ерунда? – парень приблизился к самой кромке воды, присел на корточки, вгляделся.
Серая гладь была абсолютно непроглядна.
– Так не бывает, – подумал Мишка, – Даже если озеро заболочено, всегда, хоть немного, да бывает видна толща воды, ну, уж по крайней мере у самого берега. А тут… Даже в самой грязной луже и то можно хоть что-то разглядеть.
Здесь же вода похожа была на серый сгусток, непроницаемый для солнечного света, даже блики не играли на его поверхности – оно словно поглощало свет в себя, съедало его.
– Эта вода поглощает и звуки, – вспомнил Мишка про то, что камень вошёл в воду, как нож в подтаявшее сливочное масло – бесшумно и мягко.
Парень огляделся, неподалёку валялась сухая ветка. Он поднял её и, вернувшись к озеру, опустил один конец в воду и взболтал её. Но палка передвигалась в воде, как в тягучей непонятной субстанции, и вновь – ни всплеска, ни волн. Мишка вытащил палку обратно и вздрогнул: та её часть, что была погружена в воду, окрасилась в насыщенный, голубой оттенок, похожий на медный купорос, которым бабка с дедом опрыскивали свой огород, дабы защитить его от вредителей. Он вытаращил глаза и провёл по палке кончиками пальцев – ничего. Мишка нажал, палка с хрустом переломилась пополам, и он увидел, что внутри она сделалась такой же голубой, пропитавшись насквозь этим ярким, красивым цветом.
– Чудеса какие-то, – пробормотал он, – Что в составе этой воды? Хм, ведь она идёт по поверью из подземных источников. Видимо, она не простая, и содержит какие-то вещества. Может быть даже лечебные? Интересно, замечал ли кто-то кроме него этот эффект окрашивания? Наверняка замечал, не может быть, что за все годы никто ни разу не подходил к воде. Но почему он никогда не слышал от местных рассказов об этом явлении? А, может быть, вода ядовита, поэтому и стараются люди не упоминать лишний раз про озеро, чтобы не повадно было никому сюда ходить? Да и не зря же оно зовётся Пустым. Значит, и правда, губительна эта вода для всего живого.
Но всё ж таки любопытство не давало Мишке покоя и он, поколебавшись, погрузил свои ладони в воду, а после развёл их в стороны. Произошло невероятное. Серая поверхность разошлась в стороны, как глазурь на торте, обнажив его внутренность ярко-голубого цвета. Мишка быстро вытащил руки из воды, и тут же серая поверхность вновь сомкнулась над голубой «начинкой». Мишка поднёс ладони к лицу, покрутил их, осмотрел – кожа стала гладкой и нежной, как у младенца. Неуловимый аромат исходил от неё, тонкий, лилейный, свежий. Ладони слегка пощипывало, как от мятного холодка.
– Охр*неть, – только и выдохнул Мишка.
Он отошёл подальше от озера, постоял так несколько минут, что-то прикидывая, а затем зашагал в сторону деревни.
Луна в эту ночь округлилась до состояния идеальной окружности. Бабушка, жалуясь на давление, легла спать пораньше. Дед, выпив три чашки чая за чтением газеты, выключил свет и тоже прилёг. Дом погрузился во тьму. Мишка лежал и слушал, как за стеной тикают ходики. Фыркнул в темноте кот Пушок, потянулся сладко, спрыгнул на пол и направился на кухню, к своей миске. Вскоре послышалось чавканье, кот лакал молоко, оставленное заботливой хозяйкой на ночь. Мишка терзался, сон не шёл, он ворочался в постели, сбив в сторону горячую подушку и смяв простыню. Слова Саньки не шли у него из головы, он прокручивал их снова и снова, как заезженную пластинку:
«Надо пойти в лунную ночь на Пустое озеро и там украсть у утопленницы гребень, которым она волосы причёсывает. И когда она потребует его назад, а она потребует непременно, то вернуть его с обязательным условием – исполнить твоё желание. И попросишь, чтобы Юлька в тебя втрескалась по уши.»
Какая-то неоформленная мысль металась раненой птицей в его сознании,
